Из блокнота памяти - Татиана Северинова

– Ну, Анатолий Иванович… В огне не горишь, в воде не тонешь… Сейчас уважу.

– Ксюш, ну, что глазёнки круглые-то? Из Склифосовского я… Курил, заснул, перина вспыхнула. Слава Богу, до телефона достал, пожарные быстро приехали, двери вышибли… А туда привезли, ожогов нет. Стали думать, куда меня деть, квартира ведь выгорела. Решили, что тут не выгонят.

– Толь, а что ты поёшь-то?

– Так живой! Хоть без дома теперь.

15 метров

Жил Толька, вернее, Анатолий Иванович, как звали его, если учитывать возраст, в центре Москвы, в отдельной 15-ти-метровке. Не случайно отдельной, поскольку, именно благодаря этому факту, у него дома вечно тусовалось множество весьма разношерстного люду. Мебелирована комната была скудно. Стол, стулья, разваливающийся диван – или тахта, уже было не понятно, – и очень древний сервант с посудою. На кухне тоже был стол, холодильник, а оставшееся от четырёх метров квадратных занимала Толина перина, где он, по сути дела, и жил.

Да! Здесь был ещё стул! Стоял он посередине кухонного пространства так, чтобы не вставая с него, можно было дотянуться до плиты, холодильника, мойки, стола и снять с телефона, стоявшего на подоконнике, трубку.

Толя работал надомником – вязал крючком. Когда-то он учился в Гнесенке. Закончил ли?.. Пел он здорово. Разное. Вот только редко…

С женой, красавицей-грузинкой Музой, он был в разводе. Но каждый год ездил к ней на отдых в Гагры. Толя изумительно готовил грузинские блюда.

Впервые дома у Анатолия Ксения оказалась с подругой. Была дождливая, промозглая зима. Они забрели к нему на второй этаж. Дверь оказалась открытой. Ещё не видя Толю, услышали его голос:

– Да успокойся же ты! Никто тебя родительских прав не лишит! Ведь ты к сектантам не подался. Ну и пусть её носит, а ты теперь ради ребёнка живи…

Они вошли в коридорчик, а затем в кухоньку. Толька сидел на стуле нога за ногу, к голове полотенцем была привязана телефонная трубка, в одной руке он держал крючок и недовязанную детскую шапчонку, в другой руке у него была ложка, которой он, для пробы, зачерпнул из пятилитровой кастрюли борщ.

– Девчонки! Как раз борщ готов! – Расплылся он в улыбке. – Андрюшечкин звонил. Ленка к своим братьям по разуму умотала, Никитку оставила. Тяжело будет Андрюшечкину на костылях-то, когда Никитка пойдёт…

Это он уже размотал свою перевязь и наливал девушкам в тарелки ярко-красный, остро даже пахнущий борщ…

В комнате послышалось какое-то шевеление. Лиза вопросительно посмотрела на хозяина.

– Это Васька опять пропился, и его жена выгнала. Лиз, спустись за кефиром, а? В коридоре пиджак висит, деньги там.

Пока не было Лизы, на ту же четырёхметровую кухню ввалились каким-то образом ещё четверо. Три девушки и юноша. Парнишка ходил на костылях, ноги у него не разгибались в коленях, отчего он был Ксюше чуть выше пояса. Странно было откуда-то снизу перехватить ТАКОЙ взгляд.

– Серёженька, Ксения у нас барышня залётная…

– А Москва – столица нашей Родины. Куда ещё лететь-то? – Серёженька продолжал сверлить взглядом… Трое его подружек кинулись на него с кулаками…

– Так, его девчонки! И давайте уже ешьте. И скажите мне, разговор с администрацией был? Разрешили вам по городу ходить? Документы ваши отдали вам?

– За пределы интерната выходить разрешили, только надо говорить, когда вернёмся. Документы не дали, сказали, пока вы у нас живёте, мы за вас отвечаем, а документы посеять можете. В метро вас и так пустят… – один глаз Наташи глядел на Толю, другой испытывал Ксению.

Анатолий Иванович покачал с досады головой…

Обыкновенное «чудо»

В отделении отключили тёплую воду… Это в том отделении, где больше половины больных было лежачими… О памперсах для взрослых тогда и речи не было. Младший и средний медперсонал самоотверженно взялись за чайники.

Ребята сидели в туалете Толькиной палаты и курили.

– Надо родных просить, чтоб утюги везли. Хотя б по одному на палату. Иначе, ребятушки, нас тут сожрут с потрахами. – Толька сидел на толчке, в его позе – нога за ногу. Ксения, как всегда, заняла пластиковое кресло, которое ставилось под душ, чтоб мыть нестоячих. Киса сидел около стены на корточках. Алёшка задумчиво включал и выключал воду.

– Бельевые вши – страшная вещь. Быстро размножаются. Интернатских позавчера привезли, и обработали сразу, и вещи спалили, а вон они всё равно расползтись успели. А тут ещё с водой… Надо хоть одежду утюгами прожигать…

– Виктор Александрович сказал, где-то трубу прорвало… Раньше четверга воду не дадут… – Киса затушил бычок и сплюнул в мойку.

В коридоре раздался голос заведующего.

– Лёгок на помине…

В курилку вбежал небольшого роста человек с живыми, с искринкой, глазами и аккуратной чёрной бородкой. Виктор Александрович, он же дьякон, отец Виктор, остановился посреди «заведения».

– Ну, как вы, ребят?

– Да вот… Решаем… Что ж мы тут все живностью обзавелись, а Вы нет… Вот скинемся по два экземпляра, из Вашей бороды хороший зоосад получится, – Толик в упор посмотрел на доктора.

– Относительно лечения вопросов нет? – Виктор Александрович кивнул в ответ на молчание и быстро вышел из палаты…

К вечеру в отделении была тёплая вода.

Свет

Ксения с мамой приехали в Москву на лечение к известному иглотерапевту. Остановились у Толечки Ивановича, как его звала Ксюшина мама. Он же её, соответственно, называл «Валечка Ивановна».

Валентина Ивановна пекла блины. Анатолий Иванович возился с мясом. Должны были прийти Киса с Алёшкой.

У Ксении в руках книжечка Нового Завета издательства «Гедеоновы братья». Анатолий Иванович заглядывает в комнату из кухни.

– Ксенька! Лёжа Слово Божие не читай!…

Он грозит ей пальцем. Ей ново и удивительно его такое поведение… Она выходит в проём кухни. Толик как раз режет с усилием мясо. Верхней пуговицы на его рубашке нет, из-за пазухи у него выскочил и болтается на бечёвке медальончик. Вернее то, что от него осталось. Алюминиевая пластиночка, а изображение, видимо, давно отскочило. Толик перехватывает взгляд…

– Давно Кису просил крестик купить, некогда ему всё… На девок-то время находит… Ну, ничего, – он показывает ей пластиночку, – тут изображение креста осталось. И хватит с меня…

Получилась пауза. Потом он опять заговорил.

– Хорошо, что Евангелие читаешь… Иди, Ксюшенька к Богу… Без Него куда нам?

И вдруг… Его огромные голубые глаза покраснели и наполнились слезами…

– Я не приобщался 30 лет… 30 лет без Бога… Это же смерть… Вот стою, мясо режу… А душа – покойник уже… Даже иконы вот нет у меня. Дожил.

Он повернулся к окну и перекрестился.

– Окно – это свет, а Свет – это Бог!

Розовое на сером

Назико выписали. На её место положили Зинку Бровкину.

Зинка ходила с двумя бадиками. Была маленькой, юркой, её карие глаза постоянно смеялись, рот не закрывался. Вначале Ксения пыталась понять, где в словах Зины правда, а где – вымысел. Но скоро поняла, что этого не знает даже сама Зинка.

За стенкой лежал парнишка-украинец Витёк Топорчук. Крепенький такой, голубоглазый, светло-русый хлопец. Студент какого-то Донецкого ВУЗа. Лежал он с колясочником Андрюхой.

После обхода, когда врачи запирались в ординаторской или даже покидали этаж, Андрюха часто в своей коляске оказывался в коридоре, а Зинка пропадала из палаты… Как-то, по возвращении, она наткнулась на вопросительный взгляд Ксении…

– Да вот… Попросил уроки давать, – засмеялась Зинка, – ему уже 22, а он мальчиком был, представляешь? Не знал и не умел ничего… У него девчонка, а он, как подъехать к ней, не знал… А мне уже 34, опыта у меня… Разного… Жаль, выписка у него скоро, но основы усвоил.

При выписке за Витьком приехал его друг, тоже Витька. Учились вместе. Витька был невысокий, но жилистый парень. Поезд был утром, и Витьке разрешили переночевать в отделении.

Ксеня курила у себя на балконе. О чём-то задумалась. Сигарета потухла. Вздрогнула от чиркнувшей спички… Огонёк осветил лицо Витьки.

– А я не курю. Ты Ксения? Ты чем-то взволнована?

– А спички тогда откуда?

– Так у тебя на тумбочке взял. Смотрю, сидишь одна… У наших голубков-то прощальная ночь… А Андрюха из палаты не хочет выходить. Обещал кипеж поднять, если его тронут, – ухмыльнулся Витька. – Давай, что ли с тобой чай попьём.

Почему-то в темноте, при свете уличного фонаря, разогрели кипятильником и заварили чай. У Витьки оказались конфеты… Их молчание прервали ввалившаяся в палату двоица.

– В потёмках… Никак целуетесь уже?

Они молчали. Почему-то Ксении было всё равно. И как-то НИКАК. Она знала, по какому сценарию пойдут события дальше. Не было ни волнений, ни отвращения. Никак!

– Ксюш… Мы здесь переночуем…